Я родилась и выросла в Воронеже, на улице Бархатный Бугор в Ленинском районе. С 1937 года училась в школе № 57. Когда фронт приближался к городу, в школе разместили госпиталь, а нас перевели учиться в Митрофановский монастырь (на его месте расположен ВГУ). Летом 42-го, когда я закончила 5-й класс, всё чаще стали бомбить город. А с конца июня бомбёжки были ежедневными.Мы наблюдали с нашей улицы, как бомбы сыпались одна за другой почти целый день над центром города. От бомбёжек спасались в бомбоубежище на улице Большой Стрелецкой. Однажды бомбёжки прекратились. Послышались автоматные очереди, звук машины. И я увидела через отверстие в заборе нашего дома «Опель» с открытым верхом, в нём сидел немецкий офицер с собачкой. По соседней улице Веры Фигнер шли немцы. Высокие, с засученными рукавами, на обеих руках до локтя были надеты часы, видимо снятые с убитых. Шли и постреливали из автоматов. На улице никого не было, все спрятались. За немцами ехал танк, повернул в ворота углового дома, сломал их, остановился, поводил дулом, но не выстрелил. А потом они ушли, и мы их больше не видели. Шли бои в СХИ, им было, видимо, не до нас.После смерти мамы мы, трое детей, остались с тётями. У тёток были дети. Мужья, как и наш отец, ушли на фронт. Через Чернавский мост шли непрерывным потоком беженцы, а потом мост взорвали, и мы остались в городе. Есть было нечего. Воду брали из родника на улице Софьи Перовской, его теперь называют святым. У цирка находились маслозавод и хлебозавод, они не охранялись. Мои тёти пошли туда, принесли мешок муки, мешок сухарей, обсыпанных сахаром, 2 ведра подсолнечного масла. Это спасло нас от голода, и не только нас — весь город туда ходил.На улице 20-летия Октября в школе № 29 находился госпиталь, который не эвакуировали. Мои тёти, соседи наварили лапши, напекли оладий и пошли туда. Я тоже с тётями. Госпиталь был заполнен до отказа ранеными. Они стонут, девочки-сестрички бегают между ними. Ужасное зрелище...А затем немцы стали всех выгонять из города. Ве...