В те майские дни 1988 года вся Япония с трудом выговаривала почти непроизносимое для себя слово «Приамурье». Так назывался советский круизный теплоход, сгоревший в ночь с 17 на 18 мая 1988 года у причальной стенки порта Осака. Погибли одиннадцать советских туристов.Репортажи с места трагедии несколько дней не сходили с первых полос японских газет. Телеканалы пестрели жуткими снимками: накренившийся теплоход, закопчённые борта корабля, чёрные мешки на каталках, заплаканные лица. Фото другого теплохода «Константин Черненко», пришедшего из Владивостока в Осаку, чтобы принять на борт и вернуть на родину уцелевших и пострадавших в огне участников злополучного круиза. И чуть погодя в новостях уже без комментариев — они, те самые туристы, поднимающиеся по трапу, согнувшиеся под тяжестью коробок с «шарпами» и «сони», с сумками, набитыми «адидасами» и «нори». А по соседнему, образно говоря, трапу на борт «Константина Черненко» поднимались чёрными тенями гробы с телами погибших.— Для меня в этом случае словно переплелись две трагедии — Чернобыль и Осака, — рассказывает корреспонденту «Ё!» профессор Евгений ГАШО, в том далёком 1988-м секретарь комитета комсомола воронежского политеха. — Дело в том, что деньги на этот круиз вокруг Японии я собрал ещё в 1986 году, проработав месяц дозиметристом в студенческом стройотряде в зоне Чернобыльской АЭС. В апреле там случилась известная на весь мир трагедия. И сотни добровольцев устремились к месту катастрофы. В том числе и студенты. Порыв был искренний и мощный. Например, ребята-кубинцы из Киевского института гражданской авиации в очереди стояли, чтобы сдать костный мозг сильно облучённым ликвидаторам. Вот и мы, прошедшие суровый медицинский отбор и подготовку по дозиметрии, собрались утром на Киевском вокзале в стройотрядовских куртках и с гитарами. Провожали нас немногие суровые отцы. Почему только они? Просто не все ребята своим мамам сказали, в какой именно стройотряд и куда они едут. Хорошо понимали, на что идут.В общем, в то лето...