(Продолжение. Начало в «МОЁ!» № 11, 12, 13, 14 2010 года.)Чуть ли не каждый день жители Добринки получают похоронки. Одну из них принесли матери. В ней сообщалось, что её родной брат Митрофан, мой дядя, погиб в селе Погореловка под Ростовом-на-Дону. Ему не исполнилось ещё и 22 лет. Он был танкистом. В одном из боёв танк был подбит, а его экипаж, не сумев выйти из машины, сгорел вместе с ней.Но были у нас и светлые, праздничные дни. Особенно памятным стал зимний январский вечер, когда радио принесло нам весть о полном освобождении советскими войсками родного Воронежа. А вскоре мы услышали о сокрушительном разгроме немцев под Сталинградом.Уже через месяц отца отозвали на прежнюю работу в областной земельный отдел налаживать сельское хозяйство. Он уехал в Воронеж и вскоре написал нам, что картина жуткая: весь город разрушен почти до основания. На месте красивых улиц и площадей остались только руины, пустые, выгоревшие коробки зданий. Наш дом на Большой Чернавской улице, писал отец, к счастью, уцелел, сохранились и несколько рядом с ним стоящих. Из окна на улицу торчит материнское пианино. Очевидно, кое-кто из мародёров пытался его вытащить, но оно таким образом не прошло, а дверь, в которую когда-то, ещё в двадцатые годы, заносили пианино, позже была заложена кирпичом. В дом отец не входил: не оказалось на нём надписи: «Проверено, мин не обнаружено». А ведь немцы оставили среди развалин и уцелевших домишек тысячи мин. Красноармейцы-минёры — среди них большинство девушек — уже приступили к разминированию города. В заключение письма отец советовал матери и мне до осени пожить в Добринке, а там обещал приехать за нами и взять с собой.А через Добринку в те дни шли и шли эшелоны. Но не к Сталинграду, а от него, в сторону Москвы. И были на платформах на этот раз не закрытые в брезент, а открытые каждому взору, обгоревшие, сильно помятые, с зияющими брешами немецкие танки, самоходки, бронетранспортёры, орудия. Этот трофейный лом, как мы понимали, шёл на переплавку.Несмотря н...