Маша Горобцова с детства точно знала, что станет артисткой. Звёзды тогда были только на небе, но, глядя на них короткими ночами, Маша представляла, как она вот так же будет жарко гореть и все будут ею любоваться. Свою первую роль она сыграла в детском доме во втором классе, жену партизана. И ахи воспитательниц с нянечками — «Ну, Машка, артистка!» — очень хорошо запомнила.Ночами, не давая спать, мозоли болели особенно сильно. Они не сходили с Машиных рук с 14 лет, когда её сразу после детдома отправили в совхоз — сначала на свёклу, потом в телятник. И потом, когда Маша уже стала штукатурщицей. И когда в строю комсомольцев помогала строить ВоГРЭСовский мост…Бесконечные тяжести, холод и сырость. А руки у Маши маленькие. Как и положено настоящей артистке.* * *А ещё ночами Маша думала о матери. То есть особенно сильно она о ней думала в первые пять лет, как попала в детский дом. Всё время плакала и мечтала, что мама сейчас за ней придёт. Даже воспитательницы не верили, что такую, как она, можно потерять, и искали её маму — так они ей говорили.Мама не нашлась. Став взрослой, Маша перестала плакать, но ждать мать — нет. «Хоть бы ты ко мне какой нищенкой пришла, мама, — думала Маша ночами, — я бы всё-всё для тебя». Ведь мама, даже когда шла война, сумела достать для неё куклу…Маша не верила никогда и, кажется, даже теперь, в свои 84 года, не верит, что мама её тогда бросила. В лютом послевоенном 47-м. У фонтана на Казанском вокзале в Москве. Когда они втроём вместе с отчимом, спасаясь от голода, ехали из своего солнечного Енакиево благодатной Сталинской области (ныне ДНР) в Сибирь.Я беру в свою руку крохотную ладошку Марии Емельяновны. Сейчас ладонь мягкая и тёплая, как молоко. 14 детей (один из сыновей живёт аж на Аляске), 41 внук и 34 правнука — 89 достойных людей выходила эта ладошка.От её парного тепла хорошо. В ней адов труд, терпеливое страдание и такая любовь, которые способна вынести только женщина.«Я всю жизнь не жила — горела», — потом на прощание скажет мне она. ...