Когда она вошла в больничную палату, в глаза ей ударила крупная надпись на бумажке, приколотой к кроватке: «Руками не трогать! Брать в резиновых перчатках!»В кроватке спал человек месяцев четырёх от роду. Почуяв чужого, он тяжело разлепил веки, и её руки под латексом покрылись испариной: с простыни с казённой печатью на неё смотрели глаза сына.— Я взяла крохотное тельце и заплакала. Голова смята, грудная клетка искривлённая: похоже, дома его с самого рождения не переворачивали, не пеленали! Сняла с его рук рукавички — а на пальцах такие ногти… Загнулись и впились в ладошки! «Что же вы не подстригли?» — говорю женщине, которая в палате за ним присматривала. Она ответила что-то вроде, мол, ей за это не платят…* * *Человека из той больничной кровати зовут Максим, и сейчас ему уже семь лет. Умнейший парень: ходит с другими детьми на равных в школу, речевые обороты как у литератора, математику схватывает влёт. Голова? Заметно чуть, как и позвоночник и рёбра, но в кепке и под одеждой не разобрать. — Я рыдала поначалу. Очень. Истерики. Нервные срывы. Было сложно. Говорила себе: «Боже, почему нельзя отмотать назад?» Очень поддерживал муж. И наши родные сын и дочь, наши родители. И я понимала: даже если было бы можно переиграть — поступила бы так же, всё равно бы взяла детей. Потому что Максиму и всем остальным этим детям было бы плохо. Даже не знаю, что вообще с ними было бы.Максим для Марины и Михаила Агафоновых стал третьим приёмным ребёнком. У него непростая наследственность: их первоочередной задачей было спасти ему жизнь. А всего приёмных детей у них шесть: двое сыновей и четыре дочки. Первой стала Оля: её они тоже взяли младенцем — сейчас ей 10. На тот момент старшая родная дочь уже училась на первом курсе, младший сын был маленьким — начальная школа. Им хотелось третьего.— А вот не получалось, — Марина улыбается. — Выкидыши один за другим. Врачи не могли объяснить почему. Теперь я понимаю: наверное, так нас подталкивала судьба.Вернувшись домой из очередной поездки в ...