«Ещё сто пятьдесят, милая!»
Крым Мамонтова. Наши дни
Крым Мамонтова. Наши дни
Проехали Крымский мост. Ощетиненный, прикрытый баржами. Последний раз я тут был, когда его строили. Даже гайку увел бесхозную в качестве сувенира. Фоток наделал. Сейчас послушно не снимал, обеспечивая безопасность, не шастал по коридору, воздержался от посещения биотуалетов, ехал по идеальной колее в двухэтажном поезде, много думал.
Под симфоническую музыку открылся в Ливадии политический клуб.
Часть выступлений в Ялте на Ливадийском клубе касалась политики, СВО и Трампа. А часть — русского языка, поскольку клуб является составной частью праздника «Великое русское слово». Участникам даже роздали словарик, где новомодные англоязычные слова были истолкованы, а также заменены русскими подобиями. И я вспомнил, как на одном похожем собрании выступавший клеймил уличную среду за «лакшери», «холл» и «шоурум», а закончил так: нейминг должен быть русским! Я бы добавил, что не только нейминг, но и лизинг, лифтинг и троллинг. Кстати, я не шучу. Скажешь «наблюдать» вместо «мониторить» — совсем другое дело! Рядом Пушкин затеплился.
Некоторые вещи мы просто не замечаем. Мы хвалим СССР, и есть за что, но по сравнению с Союзом общепит просто улетел. И наши с ним взаимоотношения. Ем в Ялте в «Старике Хинкалыче», простецкая провинциальная сеть, не Новиков. Но! Хинкали не хуже, отвечаю. Посетитель просто потрясает, умеет есть хинкали, вникает, по пиву просто эксперт: официантка извиняется, бланш кончился. Тетушки, распаренные с утра на ялтинской гальке, умолкают, их лица вытягиваются. Что значит кончился? Где? Во Вселенной? Я вспомнил, один элитчик из Москвы рассказывал, как вытянулось лицо Бориса Березовского, когда он получил на борт арендованного самолета сообщение, что заказанное им супервино кончилось в ресторане, куда они летели. Видимо, выпили наши более проворные олигархи. Лицо покойного исказилось, он попросил (ни до, ни после рассказчик не слыхал более убедительной просьбы) найти и соответствовать. Управляющий на том конце провода что-то неубедительно блеял. А ему следовало поучиться у официантки «Хинкалыча». Она предложила пока «Балтику-7». А бланш уже везут. Пять мин. Тетушки переглянулись и милостиво согласились перебиться «Балтикой». А тут и бланш подвезли, «Кроненберг». Уходили, сдержанно довольные друг другом, в стиле старой Европы, которая теперь тут, в Ялте.
Иду я по набережной Ялты к себе в отель. И потихоньку раскрывается у меня внутри бутон всяких воспоминаний, подробностей, моментов, и захожу я в магазин крымских вин. Продавщица наливает мне розовое позднего сбора, я сажусь у столика и смотрю в ряду стариканов с бокалами на променад. Мимо идет много счастливых женщин и мужчин. Причем чаще женщина явно счастлива, а он сдержан, чем наоборот. Крепкие щиколотки роллерш обещают здоровое потомство, тонкие талии балеринок необременительное фри. Старшие дети катят в колясках младших, сзади мама, с младшеньким на руках, их всего шестеро. Это рекорд променада — пока тянется поздний сбор. Внезапно падает ночь, и я проваливаюсь в черный, густой Крым, где впервые что-то чувствует юный Набоков, где домик Шмелева ещё без коричневого указателя, и надо лезть через колючие кусты, где затейник Волошин кует воздух из крови и боли. Я погружаюсь в мой собственный Крым, такой русский, такой южный, такой южнорусский. Воспоминания мои непристойно живы. Помыслы артековски чисты, слова чеховски кратки: еще сто пятьдесят, милая. Когда еще я буду здесь, безмятежный, разглядывать этих бабочек — остаток старого тротуара начала прошлого века? Шансы растут, что никогда, но это мы ещё посмотрим.
33
0
2