С Марией Эргашевой, мамой Зои, мы долго переписывались, прежде чем я приехала к ним в гости. Сначала девчонки болели, потом уезжали на неделю, и вот наконец я, вооружившись коробкой конфет, подъезжаю к их дому в район панельных однотипных девятиэтажек на окраине города, куда почти час добиралась из центра. Нажимаю на кнопки домофона, врезанного в обклеенную десятками объявлений дверь, поднимаюсь на восьмой этаж.Захожу на порог квартирки, стены которой увешаны детскими фотографиями. Здесь только необходимое — небольшой шкафчик на входе, три кровати, узкий обеденный стол, который становится письменным, когда из школы возвращается младшая дочка. Фотообои с картинкой оживлённого мегаполиса на стене как единственное окошко в мир, которое видит Зоя. Везде безукоризненно чисто. Из маленького коридорчика за мной внимательно следят два жёлтых глаза. Упитанный, холёный серый кот — единственный мужчина в семье.Мама Зои — совсем ещё молоденькая, миниатюрная девушка, заметно волнуется и спешно приглашает меня пройти в комнату, где спит дочка. Она лежит на специальной кровати с поднятым изголовьем. Дыхание постоянно сбивается из-за жутких хрипов, тонкие ручки и ножки накрыты мягким пледиком, который Маша заботливо поправляет. «Неудобно здесь, вдруг разбудим ребёнка», — шёпотом говорю Маше, на что она отвечает, что про это можно не волноваться — Зоя не любит тишину. Но мы всё-таки проходим на кухню.…Удивительно, как иногда жизнь испытывает некоторых на прочность. Маша — воспитанница интерната для умственно отсталых детей, хотя абсолютно здорова. С первого класса они с сестрой считали его своим вторым домом.— Помню, меня всегда спрашивали: «Что ты делаешь в школе для тупых?» Я ведь была круглой отличницей! — гордо говорит Маша. — Мать, когда мы маленькие были, сильно пила. Папа из семьи ушёл, а мы с сестрой насмотрелись за детские годы столько скандалов по пьяной лавочке… Но нас мама пальцем не трогала. Часто даже на выходных не хотелось возвращаться домой, сбежать хотелось, да куд...