Фёдор первым подаёт мне руку. Он весь — энергетический сгусток, но взгляд и улыбка обезоруживают: «Я заказал чай».

Мы встречаемся в кафе в центре Лисок. Чай малиновый, сладкий — как в детстве компот из садовых ягод, который ему варила мать. Фёдор, наверное, и сам не верит сейчас, что семь месяцев назад  под адовым августовским солнцем Харьковщины  он с наслаждением пил зелёную тухлую воду из бутылки, брошенной украинским солдатом.

Ему 30, и он учитель физкультуры в деревенской школе — Фёдор Александрович Крячков. Но семь последних лет — четверть жизни — Фёдор Александрович воюет: он разведчик. Самое зарево Донбасса, потом — Сирия, теперь — СВО. Крайний раз — не говорит «последний» и поправляет нашего фотокора, когда тот предлагает сделать «последний снимок», — свой крайний раз младший сержант Крячков вернулся оттуда 8 января 2023-го, после исторического обмена пленными между Россией и Украиной: формат 50/50, кадры обошли телеканалы и есть в интернете. На одном из них он. С георгиевской лентой на груди, смертельно уставший. Только взгляд и улыбка те же: «Спасибо Российской Федерации, что наконец-то нас забрали из этого мучительного… места».

В том «месте» — в гнилых подвалах и в больничке Днепровского СИЗО - с перемолотыми взрывом гранаты костями ног  Фёдор Крячков провёл 4,5 месяца, ВСУ судили его как «преступника».

Он затягивается электронной сигаретой.

— В конце апреля я женюсь. И снова туда поеду.

* * *

Отвечаю сразу, предупреждая вопросы. Фёдор Крячков выполняет боевые задачи в составе частной военной компании. И наверное, пора перестать жить мифами и смотреть на действительность в замочную скважину: эти люди  есть и служат в интересах России. Кто пропустил — о необходимости уравнять в социальных правах военнослужащих по линии Минобороны и ЧВК заявил Владимир Путин:

«И добровольцы, и те, кто подписал контракт, и кто пришёл в рамках мобилизации, они выполняют свой священный долг перед Родиной. И в этом смысле перед Родиной все равны».

Сельский учитель, боец ЧВК младший сержант Фёдор Крячков — кавалер двух государственных наград, подписанных президентом. Как и его отец — Александр Иванович Крячков, простой рабочий, тоже прошедший Донбасс, Сирию и спецоперацию в составе частной военной компании и получивший тяжёлое ранение. И таких, как они, у Родины тысячи.

На этом политминутку предлагаю считать законченной.

Охранял экс-главу ЛНР

Фёдор вырос в крохотном селе. И мечтал стать десантником: в детских снах он курсант Рязанского высшего воздушно-десантного училища имени генерала армии Василия Филипповича Маргелова. Ради этого даже окончил школу с одними пятёрками.

Но мама Ирина Владимировна — учитель начальных классов. Папа Александр Иванович — в колхозе: и водитель, и электрик, и механик. А страна ещё зализывала раны 90-х: денег на Фёдорову десантуру в его семье не было, и парня определили в педучилище в Павловске, в народе — «пупок».

— Так я стал учителем физкультуры. И мне это нравилось, — он абсолютно серьёзен. — У нас династия педагогов: моя младшая сестра работает завучем. Училище окончил досрочно, месяца на полтора раньше всё сдал. Специально, чтобы попасть в весенний призыв в армию. Нет, мама не плакала и не отговаривала (улыбается. — Авт.). Для нас честь и Родина — не пустые слова. Отец из казачьего рода. Его дед прошёл русско-турецкую войну, революцию. Своих дедов я не помню, но бабушка Великую Отечественную застала ребёнком. В 2000-х, когда я сам был подростком, шла контртеррористическая операция в Чечне. Из моего села ребята там были. Те, кто старше, рассказывали об Афгане. Оттуда не вернулся один из наших парней, в его честь в деревне назвали улицу... В военкомате меня распределили в морскую пехоту, но я напросился в разведку. А после армии устроился в школу в соседнем селе по специальности — физруком.

…И да, ему это правда нравилось, но. К тому времени состоялась крымская весна. И загорался Донбасс. Осенью 2014-го отец и другие местные казаки уехали туда добровольцами.

— Тогда ещё не было понятно — что это, надолго ли, куда выведет. Я работал, но понимал, что ТАМ толку от меня будет больше. Отец находился в районе Дебальцево. Звонил и рассказывал… эти ужасы… как ВСУ били по мирным жителям. Я рвался туда, он отвечал жёстко: «Нет». Добровольцев в отряд брали с 23 лет, а мне тогда был только 21 год. Но к лету 2015-го, когда мне уже исполнилось 22, я упросил отца поговорить с командованием. И меня взяли в личную охрану бывшего главы ЛНР Игоря Плотницкого.

«Не допускать сближения»

Только это было «не совсем то, чего хотел, — вы понимаете ведь, да». В январе 2016-го Фёдор — снова вслед за отцом — улетел в Сирию. Это он в составе разведроты российских бойцов освобождал от террористов Пальмиру. Это на его глазах при отражении атаки на пункт пропуска аэродрома города Дейр-эз-Зор по цепочке взрывались 30 смертников, унося за собой людей, и рванул «шахидмобиль». Дейр-эз-Зор — историческую и культурную жемчужину Сирии — боевики душили блокадой больше трёх лет. Осенью 2017-го осадное кольцо вокруг обескровленного города прорвали правительственные войска Сирии вместе с нашими ребятами. При штурме высоты на подступах к Пальмире Фёдора контузило.

— Полтора месяца я отдохнул дома. И вернулся, хоть и не восстановился до конца. Тяжело было. Но это чувство братства, единения с родной страной… его не передать. По близким, конечно, тосковал. Отец служил там же водителем, но мы пересекались нечасто. Маме старался звонить при первой возможности. В Сирии интересный закон: оформлять сим-карты на свои паспортные данные могут только местные и не более двух штук. И вот покупаешь ты за бешеные деньги симку, а «добрый сириец» её тут же блокирует. Самое трудное? Наверное, погода (оживляясь. — Авт.). Днём дикая жара за 50 градусов, ночью — ледяной северный ветер. Мы, разведчики, считай, всё время были в горах — там просто с ума сойти…

— Это от погоды-то?

Я смотрю в его спокойные голубые глаза. «Ничего личного — только служба» — один из принципов, чтобы на войне не сойти с ума. Не допускать сближения. Максимум, что тебе нужно знать о человеке, который шагает рядом, — его имя, но хватит и позывного. Тебе НЕ надо знать, сколько у него детей и как зовут его любимую кошку. Возможно, через минуту он упадёт и не встанет, а тебе надо идти дальше.

Я хочу спросить ещё об одном: как это — первый раз убить человека. Но спрашиваю другое: «Какой сон вас преследует?».

Голубые глаза затягивает поволокой, и он их опускает: «Можно не отвечать?»

...Из Сирии Фёдор Крячков вернулся в апреле 2018-го. 28 мая президент Владимир Путин подписал указ о награждении его медалью «За отвагу». Отец Александр Иванович Крячков за сирийскую операцию получил медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени. На СВО папа уехал в первые же дни — в феврале 2022-го. Фёдор — летом.

«Вы теперь пленные»

— Честно: я думал, будет вторая Грузия, что это вопрос нескольких недель, максимум месяцев. Но из телефонных рассказов отца становилось понятно: всё гораздо серьёзнее. Мать не хотела отпускать. Но я не мог по-другому. Я помню Донбасс, я своими глазами видел страдания его жителей. Это одно. Второе — я не хотел, чтобы «Донбасс» повторился здесь.

15 июня 2022-го Фёдор пообедал с невестой и, прощаясь, сказал: «Еду к родителям в деревню». Через несколько часов, когда он будет уже на пути в Ростов, невеста позвонит: «Я разговаривала с твоей мамой — тебя у неё нет. Врёшь?»

— Я засмеялся. Нет, говорю, не вру — честное слово еду к родителям: к отцу…

Профессиональный разведчик, Крячков оказался на Северодонецко-Лисичанском направлении. Тогда там был ад. В первых числах августа его разведотряд перебросили под Изюм.

— А недели через две нас группой отправили на задачу, абсолютно не свойственную нашей специальности — держать оборону близ небольшого посёлка. Ситуация складывалась тяжёлая. 24 августа на Украине национальный праздник — День независимости, — и были данные, что на этот день планируется наступление на Изюм. Нам надо было сдерживать ВСУ на подступах. Мы заняли позиции, ждали атаку. Знали, что окружены с трёх сторон, но противника не видели. Утром 23 августа рядом услышали украинскую речь. Бой шёл пять часов. По нам палили из гранатомётов, мы в ответ — миномётами и «Градами». А 24-го украинцы начали штурм. Нас отрезали от связи. Командир получил тяжёлое ранение, потерял сознание. Меня и ещё четверых ребят направили вперёд — карта показывала, что примерно в 400 метрах стоят наши бойцы… Это кажется, что рядом. А там очень густой лес, дубовый, в полутора метрах ничего не видно. Мы так и продвигались — 70 метров вперёд… Опускаешься назад. Снова вперёд… Опускаешься. И вдруг вижу — из кустов по пояс выглядывает человек. На каске — жёлтая полоса (опознавательный знак ВСУ. — Авт.). В общем, я его…

Фёдор закрывает глаза.

«Какой сон вас преследует», — крутится у меня в голове.

А последнее воспоминание того дня — 24 августа 2022-го — как он, когда до нашего отряда остаётся перейти мелкую лощину, правой ногой задевает растяжку, видит на ней три гранаты, и к ним выходит группа бойцов в камуфляже без опознавательных знаков.

«Вы русские?» «Русские. А вы?» «И мы — русские».

— И в это время — нам в ноги прилёт. Стало ясно: нас окружили, а эти трое — бойцы ВСУ. На нас тоже была форма без опознавательных знаков, поэтому поначалу они пытались прощупать, кто мы. Я видел, как взрывом одному из моих ребят перебило левую руку. Сам почувствовал резкую боль в ногах — правая была сломана, в левой — осколки. Третьего парня тоже посекло осколками. Нам сказали: «Ну всё, вы теперь пленные».

***

Четвёртого и пятого с ними тогда уже не было: когда они ещё пробивались сквозь дубовую чащу, одному из товарищей противотанковой миной оторвало полступни. Его оставили с другим бойцом, закидали ветками. И оставшейся тройкой пошли дальше.

Уже потом, после освобождения из плена, Фёдор узнает: тот боец сбежал, бросив раненого, но раненый выжил. Он полз 17 часов, пока рация не стала пробивать сигнал. Его «услышали» наши, подняли беспилотник, и группа выдвинулась на помощь. Ему отрезали ногу до колена, сейчас вместо неё протез, а он рвётся обратно. Парня наградили медалью «За отвагу». Предатель же службу оставил и «просто где-то живёт». Командир, едва не погибший в бою, тоже выжил и пошёл на повышение. Он вообще уникальный человек. Дважды угадывал, что по их позициям будет удар, и уводил ребят от смерти: возвращались за чем-то забытым — там уже руины и пепел.

«Они верят в «великую Украину»

— Жестокость ВСУ по отношению к пленным — это правда?

Усмехается.

— За первые два месяца я, наверное, собрал все окрестные подвалы. Вот тогда было… Нелегко.

О плене он говорит с трудом. С физическим усилием и долгими паузами. Каждое слово — как из-под бетонной плиты.

— Потом меня привезли в Днепровское СИЗО и как раненого определили в больницу. Тут уже было больше моральное давление. Медсестра, делая перевязки, не упускала возможности сказать что-то вроде «я бы тебя лучше убила, чем возиться с тобой». Конечно, меня никто не лечил. Только перевязки. Раны заливали перекисью. Раз в сутки — обезболивающее. Когда после освобождения меня привезли в подмосковный госпиталь, мне 17,5 часа делали операцию: из сломанной взрывом голени вырезали осколки кости. А в СИЗО дни шли обычно. Мы просто… жили. В камере нас было трое. Кровати, умывальник, туалет. Просыпались — засыпали. В день — полбуханки хлеба на человека и три раза несолёная каша на воде — говорили, это за то, что мы, мол, их страну оставили без соли (крупнейший в Европе завод «Артёмсоль» остановил работу в мае 2022-го. — Авт.). Чтобы не терять счёт времени, ребята ложками делали засечки на стене. Я не делал. Меня водили на допросы. Ерунду спрашивали… По мелочам. А потом привезли в суд. Сказали, что обвиняюсь по двум статьям Уголовного кодекса Украины — что-то там про «посягательство на территориальную целостность» и «участие в незаконном вооружённом формировании». Мне грозило до 10 лет. Дали 6,5 года. Всё серьёзно — даже переводчика приглашали, потому что процесс от слова до слова на украинском языке. Я там был на особом счету: все данные обо мне и моей семье на сайте «Миротворец»* со времён Донбасса. Можно сказать, личный враг.

— Матери сообщили?

— Знаю, что они ей звонили, говорили разное... Но не надо об этом.

По его лицу пробегает нервная дрожь. Мы все помним дикие кадры из интернета — эти звонки ВСУ матерям российских пленных. И я перевожу тему:

— Что у них в головах?

— Из тех, кто мне встречался, — по-разному. Молодёжь реально верит в «великую Украину», что в России якобы «осталось 15 самолётов» и они вместе с Америкой «её победят, и Россия распадётся на куски». Кто лет 40 и старше — половина  наполовину. Или ненавидят Россию, или сожалеют, потому что у них там друзья и родня, но открыто признаться в этом боятся. Так и с мирным населением. Люди, которых лично коснулись события на Донбассе, которые на себе испытали зверства ВСУ, приветствуют российских военных с восторгом. Другие ведут себя… скажем так, настороженно.

— Когда вам сказали об обмене?

— В принципе с самого начала было известно. Убивать нас им нет смысла, если уж не совсем отпетые нацисты. Говорили, мы, мол, лучше «своих достойных» за вас получим. Помню, 30 декабря после ужина я лёг спать. А за мной — конвой: с вещами на выход. Сразу мелькнуло — обмен. Меня перевезли в СИЗО города Сумы. Но что-то не получилось. Меня оставили. Это… Чувство примерно как перед смертной казнью, только повёрнутое на 90 градусов. Уже потом мне расскажут, что 31 декабря состоялся новогодний обмен пленными, наших ребят 82 человека вернулись домой. А тогда я прождал ещё неделю. И 7 января, на Рождество, за мной снова приходят. Выводят из камеры. Сказали, теперь точно. Больше всего я удивился тому, что мне вернули мою цепочку с крестиком. А я ведь там каждый день молился о близких.

…После освобождения Фёдор Крячков, находясь в подмосковном госпитале, даст показания военным прокурорам и следователям. Узнает, что город Изюм, который он защищал, российские войска через две недели после  оставили.

На лечении Фёдор пробудет больше месяца и приедет в родительский дом. Там кроме мамы, сестры и невесты его будет ждать отец. Александр Иванович Крячков вернулся из зоны СВО, где служил водителем-стрелком, в октябре 2022-го после контузии. За героизм, проявленный в ходе специальной военной операции, Владимир Путин наградил отца и сына Крячковых орденами Мужества.

Ноги у Фёдора заживают: он почти не хромает, делая вид, что ему не больно, хотя по лицу читается многое («таблетки не пью из принципа»).

Он рассказывает, что на передовой никогда не плакал, даже если ком душил в горле от кажущейся несправедливости, потому что «приказы не обсуждают». И за эти семь лет стал другим. Многое из того, что раньше резало сердце, теперь от него отлетает: сердце зачерствело. Но так, говорит Фёдор, лучше и правильнее.

А что стало с двумя боевыми товарищами, которые вместе с ним 24 августа 2022-го попали в плен ВСУ, Фёдор не знает. И сейчас это его самая больная боль.

* Сайт заблокирован на территории РФ по решению суда.

ЗВОНОК МАМЕ

«Знаю, что не смогу его остановить»

Ирине Владимировне Крячковой я позвонила, когда уже дописывала этот материал, чтобы сказать спасибо за сына. Вспоминая 8 января, она заплакала.

— Я отслеживала все обмены пленными, а в тот день отвлеклась. Занималась своими делами. Вдруг около 4 часов звонит дочка: «Я только что разговаривала с Федей». Потом уже он сам мне набрал. Помню, 26 августа прошлого года у нас в селе был престольный праздник. Приехал батюшка из местной церкви. Мы много с ним говорили. И он вдруг сказал мне: «Молись». На следующий день мне сообщили, что сын в плену — позвонили из его командования. Первое время я не понимала, что делать. Было полное опустошение: мы ведь с Федей последний раз говорили по телефону 19 августа, всё было хорошо, он предупредил, что его на две недели направляют на задание. Потом собралась. Стала много читать на эту тему. Осенью обратилась к депутату Госдумы Шамсаилу Саралиеву — он занимается нашими ребятами, попавшими в украинский плен, и написала на электронную почту журналисту Анастасии Кашеваровой (военный корреспондент и волонтёр. — Авт.). Мне сказали, Фёдора внесли в списки на обмен.

На вопрос, станет ли удерживать, если он соберётся ТУДА опять, Ирина Владимировна затихает. Она не сможет его остановить и знает это прекрасно. Перед первой военной командировкой в Донбасс были уговоры со слезами. Но уже тогда он отрезал: «Ляжешь на пороге — переступлю и поеду».

— Он без этого не может. Вот сейчас: ноги ещё болят, а форму держит — правильное питание, спорт. И смеётся: мол, медаль есть, орден есть — надо ехать за звездой (Золотая Звезда — высшая награда в России за геройский подвиг. — Авт.).

А ещё мама говорит, что Фёдор действительно изменился. Он стал с ней нежнее.