В детстве мир добрый, яркий и интересный. А если детство прошло в ГУЛАГе? 77-летний пенсионер Владимир Болотов, сын репрессированного фронтовика, сражавшегося в том числе и за Воронежскую область, рассказывает, как он запомнил Сахалинлаг — подразделение ГУЛАГа на острове Сахалин. Туда вместе с родителями и младшей сестрой он попал в возрасте 5 лет.

Дети отправлялись в лагерь вместе с родителями

— Великая Отечественная была не первой для моего отца Георгия Болотина, — рассказывает наш собеседник. — До её начала он застал советско-финскую войну. Вместе с другими бойцами он охранял в Ленинграде мосты. Была зима, и ребята промёрзли так, что все свалились с лихорадкой. Когда началась Великая Отечественная, мой отец только-только выздоровел и был такой худой, что на ветру качался.

Несмотря на проблемы со здоровьем, мужчина рыл окопы на подступах к Москве — он тогда жил в Орехово-Зуево. А в 1942-м попал на фронт, был ранен и комиссован. Вернувшись с фронта, мужчина завёл семью, стали появляться дети.

— Шёл 1949 год, — продолжает Владимир Болотов. — Мирная жизнь, мирная работа, у отца пенсия 12 рублей в месяц за ранение. И вдруг его вызывают в НКВД. И человек в погонах начинает вежливо интересоваться, а почему, собственно, в самом начале войны отец сам не явился в военкомат?

Мужчина стал объяснять про лихорадку и работу по рытью окопов перед Москвой. Следователь только покивал головой и повёл разговор в сторону того, что враг в советской стране всё ещё не дремлет и враги, конечно, есть и среди рабочих на производстве, где работал мужчина. И если тот согласится сотрудничать с органами и присматривать за сослуживцами, докладывая об их разговорах следователю, то он, так и быть, закроет глаза на факт добровольной неявки в военкомат.

— Отец отказался от такого предложения, и его арестовали. Он рассказывал, что во время суда, когда ему объявляли приговор, прозвучали цифры: 58. Это антисоветская статья, по ней судили за вредительство, шпионаж, измену Родине.

Отбывать срок мужчину отправили на Сахалин. На семейном совете было решено, что беременная жена и пятилетний сын едут вместе с ним. Все погрузились в поезд — арестанты отдельно, семьи отдельно — и отправились в город Владивосток, где находился перевалочный пункт. По дороге женщина родила девочку — младшую сестру Владимира Георгиевича.

Перевалочный пункт

— Запомнилось, что выезжали мы поздней осенью, то ли в конце октября, то ли в начале ноября, — продолжает наш собеседник. — Была красотища, когда начинали свой путь. А приехали мы в какой-то ужас. Больше всего запомнились огромные волны, которые бились о причал. Наш перевалочный пункт находился в месте как раз над портом, и я часто смотрел на эти волны и боялся их.

Владимир Георгиевич рассказывает, что сохранились воспоминания о бараке — огромном здании, в которое поселили всех: и заключённых, и их семьи. В отдалённом углу была часть, в которой жили уголовники, для них приезд их семей стал настоящим праздником. Ведь они привезли с собой пожитки и еду, а кое-кто и деньги.

— Несколько дней уголовники присматривались к нам, — рассказывает наш собеседник. — Сам я не запомнил, но мне говорили, что они затевали в бараке карточные игры и приглашали новоприбывших присоединиться. И естественно, все деньги, имевшиеся у вновь приехавших, перетекали к заключённым, а кое-кто и вещи проигрывал. Были и убийства там же, в бараке: кто не мог расплатиться деньгами или вещами, платил жизнью.

Отъезд на Сахалин

— Через какое-то время нам сообщили, что пароход, на котором нас должны были перевозить в лагерь на Сахалине, наконец-то отремонтировали. И мы стали готовиться к погрузке: мама, папа, я и младшая сестра. Вообще детей было очень много, причём самым старшим было где-то лет восемь. Помню посадку: опять эта огромная волна, которую я так боялся. Когда пароход отчалил, из-за постоянной болтанки у многих началась морская болезнь. Людей тошнило массово прямо на палубе. Кто-то из команды парохода увёл меня в нижние отделения, где работал мотор, подальше от всей этой грязи.

На палубе парохода, вспоминает Владимир Георгиевич, он встретил своего будущего лучшего друга: спускаясь в нижние отделения, мальчик подхватил на руки щенка, бегавшего по пароходу. Пятилетний ребёнок и щенок вместе провели несколько дней, пока пароход плыл до Сахалина, вместе спали, вместе играли. Так что процесс этапирования на Сахалин заключённых и их семей, о котором у многих сохранились самые ужасные воспоминания, не стал для ребёнка мучительным. И когда пришло время выгружаться, мальчик не бросил нового товарища.

— Выгружаться было очень страшно, — вспоминает пенсионер. — С палубы большого парохода нас опускали на катер, который должен был доставить всех к берегу. А спускали всех в клетках, которые подвешивали на трос, закреплённый на балке устройства наподобие подъёмного крана. Клетки качались… Говорили, что много вещей тогда в воду попадало, хорошо, что не людей. Детей тоже спускали в клетке. Нам сказали держаться за неё изо всех сил, потому что там были огромные ячейки — можно было выпасть совершенно свободно. А я ещё и с собакой был. Но в результате всех выгрузили благополучно.

Японский дом

Дальше была поездка на место поселения. Всем новоприбывшим выдали лошадей и телеги, чтобы погрузить свой скарб, и показали, куда ехать. Дорога шла через лес — сплошные корни и ухабы. Вдруг лошади встали как вкопанные и идти дальше отказались. Кто ехал впереди, увидел, что из леса вышли сразу два медведя: один с одной стороны дороги, второй — с другой. Люди закричали на зверей, схватили палки и начали бить ими по деревьям. Тогда звери просто развернулись и ушли.

Южный Сахалин на тот момент был свежим приобретением СССР. Он перешёл от Японии только по окончании войны, в 1946 году.

— Нас привезли в какое-то поселение, где было большое количество пустых домов, — делится детскими воспоминаниями Владимир Георгиевич. — Было заметно, что совсем недавно, может быть, год назад там ещё жили люди. Здания были в японском стиле, внутри много оставленных вещей, вокруг бегают домашние собаки и кошки. Жившие в домах люди — это были семьи японцев — покидали дома в спешном порядке, чтобы не остаться навсегда в СССР, и многое побросали. В эти дома заселили семьи заключённых, и нас в том числе.

После ухода японцев в поселении появилось огромное количество крыс. Их норы были повсюду, они жили в домах, бегали по улицам. За ловлю крыс в помещениях стал отвечать щенок, которого мальчик взял с собой с парохода.

— Запомнил, что животные на Сахалине были каких-то нереальных размеров. Не знаю, то ли из-за обилия корма (крысы и большое количество рыбы), то ли японцы специально их выводили, но таких больших собак и кошек я больше никогда не видел.

Поражала детское воображение и сахалинская зима. Снега выпадало столько, что для выхода из дома взрослым приходилось рыть даже не дороги, а тоннели. Чтобы заключённые могли попасть на место работ, в поселении трактором чистили главную дорогу. Но чтобы к ней подойти, от дома нужно было прорыть в снегу тоннель.

— Отец работал в лагере кладовщиком, мама бухгалтером, в общем-то все были при деле. И кормили там неплохо. Снабжение шло из Китая, и, живя в лагере, мы получали такие продукты, которые я больше никогда в жизни не пробовал. Хотя... Я был ребёнком, возможно, поэтому мне было легко. Со мной были моя собака, мои родители, сестра, и казалось, что всё хорошо.

Отъезд на материк

В Сахалинлаге семья прожила два года. Но из-за особенностей климата дети стали болеть, и мать приняла решение везти их на материк. Отцу, как вспоминает Владимир Георгиевич, тоже разрешили переехать вместе с семьёй — за хорошее поведение и работу полагался перевод на материк. Шли 50-е годы, в лагерях были послабления для осуждённых. Семья снова погрузила всё нажитое на две телеги и поехала в порт.

— Была зима, и дорога состояла из логов — то вверх, то вниз. Мы ехали поверху, под нами шумел океан, — рассказывает Владимир Георгиевич. — Всё вокруг было как будто покрыто слоем расплавленного стекла — сплошной лёд. К отцу в телегу подсел беспризорник — мальчик Коля. Он попросил помочь ему добраться до порта, поэтому ехал с нами. На одном участке нашу телегу так тряхнуло, что мама из неё просто вылетела. Она упала на обледенелый склон и заскользила по нему вниз, в океан, на камни.

Женщине как-то удалось задержаться, затормозив с помощью ногтей на руках. Чтобы её вытащить, с телеги спустился отец. Но он был обут в калоши — как только ступил на лёд, так ноги сразу и разъехались. Тогда сошёл с телеги беспризорник Коля. У него на ногах были американские ботинки с металлическими набойками. С их помощью он каблуками пробивал лёд, чтобы сделать шаг, и так дошёл до женщины и затащил её обратно. Как вспоминает пенсионер, его мать потом всю жизнь ставила за Колю свечки в храмах.

Голодное детство

— Мы с мамой и сестрой уехали к родственникам в Добринку Воронежской области, теперь это Липецкая область. И вот там моё существование стало более тяжёлым, чем на Сахалине. Вообще безрадостным. У родственников было 75 гектаров земли, приходилось их возделывать с утра до ночи. Мне было всего 7 лет, а я уже работал наравне со взрослыми. При этом всё, что давала земля, а также куры и коровы, приходилось отдавать — власти это попросту забирали. Был голод, я очень хорошо запомнил это время.

А отца перевели в другой лагерь — на строительство Жигулёвской ГЭС в Куйбышеве. В это время политика властей в отношении заключённых несколько изменилась: было решено обучать тех, кто не имеет образования, чтобы на волю выходили люди с образованием и могли найти своё место в обществе. Разрешили открывать школы и библиотеки.

— Мой отец после войны, ещё до ареста, успел окончить педагогический институт, филологический факультет, — рассказывает Владимир Георгиевич. — И он стал учителем в лагерной школе. За партами у него сидели взрослые мужчины, все вперемешку — и уголовники, и политические. Он преподавал им русский язык, литературу и историю.

Освободился мужчина в 1955 году, отсидев полностью свой шестилетний срок, назначенный ему судом. Амнистия его не затронула. Он забрал семью и вместе с ней перебрался в Воронеж, где его потомки проживают и сегодня.