— Александр Алексеевич, перед разговором подсчитала: с учётом переизданий книга о Берии получается у вас двадцать пятой по счёту. Тоже юбилей! (В этом году автор отметил 70-летие. — Ред.) И как это у вас книги таким «залпом» выходили…

— Вы знаете, я писатель ещё советской закваски. Первая книга у меня вышла в издательстве «Жалын» в Казахстане, где я работал, ещё в 1986-м, она называлась «Чистый исток». Сегодня можно печатать что хочешь, а тогда она прошла все положенные инстанции и была издана тиражом 15 тысяч экземпляров, что по советским меркам было своего рода знаком качества. Потом я долго не писал, работал в «Комсомолке», а после переезда в Воронеж понял, что хотел бы рассказать историю нашей жизни в 1990-х. Как-то внутренне собирался, накапливал «запал», а десять лет назад решил заняться писательством плотно.

В 2013-м издал три книги — «Утерянный рай», «Непуганое поколение» и «Благие пожелания»… Ну вот так мои книги массово и «вылетели». Их общий тираж по нашим временам неплох — более 60 тысяч. И продаются, слава Богу. Особенно те, что для массового читателя, тот же «Крымский мост», он про любовь и расставание, про Крым… Новая книга, про Лаврентия Берию, — документальная, историческая, для читателя подготовленного, не для всех.

— А четырёхтомник?

— Его напечатали, поскольку многие говорили, что не могут нигде ранее изданных книг найти. В этот четырёхтомник вошли все основные мои романы. Издали, стали продавать, и он пошёл, к счастью.

— Это правда — к счастью, вы же лучше меня знаете, что у нас происходит с чтением и тиражами…

— Да, похоже, произошла какая-то дифференциация в том, что востребовано читателем... Но я знаете чем себя утешаю? Тем, что Лермонтов первую свою книгу издал тиражом 1 200 экземпляров. А Пушкин мечтал о пяти тысячах тиража для «Современника», но кончилось дело банкротством. Сейчас читатели делятся на страты: кто-то читает только детективы, кто-то — дамские романы, кто-то — научные или философские произведения... Что делать, количество читателей уменьшается. Ведь чтение — это процесс творческий, требующий внутренних затрат, а посидеть за компьютером или фильм посмотреть — куда проще.

— Мы с вами говорим в момент исторический: недавно не стало Михаила Горбачёва. Вы согласны с тем, что с его уходом завершилась целая эпоха?

— Знаете, я на Горбачёва смотрю как на продукт абсолютно советский. Он был так же наивен, как и все мы. Например, советским людям казалось, что где-то там, на Западе или на Востоке, живут какие-то другие люди. И мне так казалось. А когда начал ездить за границу, моя вера в это быстро улетучилась: я увидел, что везде в принципе одно и то же — есть бедные и богатые, и несправедливость есть — в разных местах по-разному, но есть! И у меня такое ощущение, что с уходом Горбачёва уходят окончательно и наши иллюзии. Ну что ж…

Как один человек получает жизненный опыт, так получают его и целые народы. Если этот опыт не усвоен, то ошибки повторяются, усвоен — возможно движение дальше. Так что в чём-то вы правы — уходит целая эпоха, которую олицетворял этот человек, уходит дух советского прошлого, иллюзорные наши представления о мире, возникшие потому, что мы 70 лет варились в собственном соку. Хотя последние 30 лет во многом разрушили мифы, в которые мы верили раньше… Но я сталкивался с Горбачёвым один раз и сказал ему спасибо за данную нам свободу.

— Вопрос, как мы ею распорядились…

— Если говорить о философии, то года до 2014-го у меня существовало своё отношение к происходящему. Мне казалось, что мы крутимся по кругу и никак не можем преодолеть феодально-патриархальный строй, чтобы перейти от него к демократии и свободам. Размышления об этом я так и назвал: «В круге третьем». Но сейчас думаю: а может, мы вообще в силу своих ментальных качеств, огромных расстояний и духовного состояния просто не можем иначе? И способны жить только при верховной власти…

— У вас и в названиях книг, и в самих произведениях часто звучит слово «русский». Кто такой и что такое русский человек?

— Про «русский» — правда. Есть книги «Куда идут русские?» и роман «Русский крест», много лет я вёл передачу «Русский вопрос». Наверное, я для себя вывел формулу, кто такой русский, когда приехал из Казахстана, где начались националистические притеснения. И здесь, на родине, понял, что окружают меня не русские, а постсоветские люди. Русским человек становится не по крови, а по духу. Русский — тот, кто воспитан на нашей культуре и работает для России.

— Сейчас много говорят о кризисе духовности. Ваше отношение к этому?

— В молодости я считал, что каждое следующее поколение должно быть лучше предыдущего. Потом понял, что человек практически не меняется, а ещё больше углубившись в размышления о том, что происходило в нашей стране и в мире, понял, что мир вообще развивается не так, как мы себе это представляем. Его развитие идёт не по принципу «всё выше и выше, дальше и дальше», а перемежается глубочайшими кризисами, в момент которых наши представления о духовности падают ниже плинтуса. Это наблюдалось на протяжении всей мировой истории: после падения великой Римской империи и варварских походов пришла эпоха дикого Средневековья, после великих философов Древней Греции — время дикарей и инквизиций.

А наш золотой XIX век с его литературой и последующий расцвет образования сменились Гражданской войной и чистками до 1950-х, да и в последующие годы. Знаете же, как говорил Никита Сергеевич? Что он покажет нам последнего попа! У нас пошёл некий подъём духовности в 1970-х, но пришли 1990-е — время одичания, после них мы упали ниже некуда. Но при этом всё же каждый сам решает, как он будет жить. Есть в обществе во все времена и отбросы, и высота. И всё это сложные, неоднозначные процессы.

— Попа-то последнего Никита Хрущёв показать хотел, но «Кодекс строителя коммунизма» был списан с библейских заповедей. Это так, к слову.

— Может быть. Знаете, я ещё в незапамятное время писал в «Комсомолке», что коммунизм — религия. Это было тогда открытием. Но он и правда религия — со своими святыми, заповедями, ритуалами и песнопениями.

— А почему вы написали книгу именно о Берии? И почему его фигура так притягивает интерес до сих пор?

— Такие фигуры я называю людьми с повышенной энергетикой, они способны решать очень серьёзные вопросы. Берия по образованию был архитектором, курировал в Москве строительство всех высоток. А ещё они с Курчатовым создали атомную бомбу. Я всё время говорю, что им надо было бы поставить памятник — один на двоих, на котором фигура Курчатова была бы сделана из белого мрамора, а фигура Берии — из чёрного. Берия смог решить эту задачу, а как она была важна, говорят цифры: мы на создание атомного оружия потратили ровно столько же средств, сколько ушло на Великую Отечественную войну.

Это был подвиг, ведь мы и сегодня живём и смотрим в будущее с определённой долей оптимизма благодаря ему. А если бы у нас такого оружия не было, нет сомнений, что Россия была бы стёрта с лица земли. Я рассматриваю Берию по его делам, а не через призму того, какой он был негодяй и опереточный злодей. История вообще делается отнюдь не в белых перчатках и нередко теми людьми, кто моральными качествами не блистал.

Мы вон Петра I превозносим, а он был невероятно жесток! Что же касается репрессий, в которых часто обвиняют Берию, скажу точно: никакой отдельный человек их осуществить не мог. Было специальное распоряжение Политбюро ЦК КПСС, которое я видел в Музее политической истории в Санкт-Петербурге: оно, кстати, написано от руки, его боялись доверить машинистке. И там чётко было указано — в какой области, в каком краю и сколько людей надо расстрелять, отправить в колонии и лагеря. Берия был исполнителем этого распоряжения в Грузии, но потом на него списали ответственность за всё.

Это при том, что Хрущёв, например, и тут ратовал за перевыполнение плана и писал Сталину: а давайте ещё пять тысяч человек по первому (то есть расстрельному) списку! Сталин даже вывел на его прошении: «Уймись, дурак». Так что я писал о Берии, потому что правда, настоящая, подтверждаемая документами, должна вылезти! При этом, заметьте, я не говорю о том, что Берия святой. Я лишь стараюсь писать то, что документально зафиксировано и не является вымыслом.

— А гений и злодейство, кстати, совместимы, по вашему мнению?

— Сразу оговорюсь: Берия был талантливым, но не был гением. А гений и злодейство — две вещи несовместные, конечно, к Пушкину ничего не добавишь.