Последние два года Света* живёт в одном из приютов для женщин и детей. С тремя дочками. Девочкам сейчас от 10 до 14, Свете — 43. 

В марте 2021-го они убежали: дочки — от папы, Света — от мужа. Убежали — из ада.

Одним из изысканных удовольствий Виктора* был трюк со столярным станком, который стоял у них в сарае: просунуть Светину голову в тиски и мед-лен-но зажимать шею. На глазах у детей — это обязательный пункт номера. Между собой девочки называли сарай «камерой пыток».

Если Виктор Свету бил — а случалось это практически каждый день — тут был свой цимес: в голову, по лицу и непременно до крови. Когда она забеременела первый раз и УЗИ показало двойню, Виктор страшно разозлился: в его роду близнецов не было — значит, один ребёнок точно от другого мужика. Этот день — один из самых страшных в Светиных воспоминаниях.

Они жили в деревне в полсотни километров от Воронежа. Дом, огороженный забором, выходить за который Свете позволялось только под ЕГО контролем. Во дворе — цепная овчарка, её Виктор методично откармливал сырым мясом с кровью. Работал он посменно и в те дни, когда уезжал трудиться, Света и дочки запирались на замок — в школу девочки тогда не ходили.  О том, чтобы работала Света, речи не шло. 

Первый раз он ударил Свету через полгода после свадьбы, когда продали дом её родителей: забрал деньги, разбил лицо и заявил, что он глава семьи. А вообще — гражданин весь из себя положительный: не пьёт, не курит, следит за здоровьем — позже правозащитники и следователи найдут в доме тренажёры и жбаны со спортивным питанием. И ворох оружия, незарегистрированного в том числе, — и патронов. Карабином «Сайга» он периодически напоминал Свете и дочкам, кто тут «глава».

В каждом видели врага

Так прошли почти 12 лет Светиной жизни, несколько раз она пыталась покончить с собой, и то, что вообще выжила — физически и психологически, — можно считать чудом. Юрист Центра по проблеме домашнего насилия «Право голоса» Марина Ареян вспоминает:

— Когда мы первый раз увидели Светлану и девочек, они были похожи на затравленных зверьков. В глазах — ужас. Им казалось, что все вокруг — друзья Виктора, и их заманили в ловушку, чтобы вернуть ему. Издевался он не только над женой, но и над дочками. Они собирались бежать несколько раз и не решались. Понимали: в деревне сразу доложат, он их найдёт и тогда — всё. Их побег — сценарий для кино. Одна из девочек — в школе, на подоконнике, под цветочным горшком — увидела краешек районной газеты, где был напечатан номер телефона и адрес одного из воронежских приютов — для женщин и детей, попавших в трудную жизненную ситуацию. Девочка оторвала этот кусочек и дома сказала маме и сёстрам: вот то, что нам нужно. Дети же разработали план побега. Младшая заранее спрятала ключ от дома. Ещё одной проблемой была собака. Кроме Виктора она подпускала к себе только младшую девочку. Остальных могла просто разорвать. И вот эта малышка — ей тогда лет восемь было! — заманила собаку в сарай, где папа пытал маму, и заперла. Можете себе представить, что испытывал ребёнок. А дальше — где на попутных машинах, где пешком — они вчетвером добрались до приюта. 

…С преступлениями деревенского семейного маньяка разбирались в региональном управлении СКР. В уголовном деле — ШЕСТЬ статей. Среди них — внимание — изнасилование и насильственные действия сексуального характера с тяжкими последствиями, умышленное причинение тяжкого вреда здоровью с особой жестокостью и мучениями, угроза убийством. Сейчас дело уже в суде. Душегуб в СИЗО, нанял адвоката. Ему провели комплексную психолого-психиатрическую экспертизу в стационаре: вменяем полностью. То есть, что творит, и последствия осознавал ясно. После побега Светы и дочек он действительно их быстро нашёл — шастал под окнами приюта, размахивая пистолетом, и хвастал, якобы «в райцентре в полиции у него куча друзей».

— И это оказалось правдой: мы потом выяснили, что действительно у него там есть знакомые, — говорит Марина Ареян. — В местную полицию несколько раз обращалась мама Светланы, но безрезультатно. 

Ударил раз — не остановится

Светлане поставили диагноз «посттравматическое стрессовое расстройство», девочкам — «реакция на тяжёлый стресс и расстройство адаптации». Они сейчас в безопасности, есть надежда, что их садист уедет далеко и надолго: наказание по отдельным его статьям — до 15 лет. Но возвращаться домой в деревню боятся до сих пор и остаются в приюте. 

Центр по проблеме домашнего насилия «Право голоса» — проект воронежского отделения Российского детского фонда (старейшая благотворительная организация в стране, основан в 1987 году). История Светы — лишь одна из 267 историй, которые прошли через него за 2,5 года работы. В среднем раз в три-четыре дня — очередная пострадавшая. В Центре не говорят слово «жертва». Чтобы с самого начала выводить женщину из анабиоза самобичевания и терпеливой вины перед своим мучителем.

— 98% обратившихся к нам — женщины, более чем в 80% случаев речь о физическом насилии, — говорит руководитель Центра Ангелина Севергина. — Мужчины тоже приходят, но у них это вопросы недопонимания с партнёршей, манипулирование с её стороны. Что касается женщин, то, как правило, соединяются несколько видов домашнего насилия: например, физическое и психологическое. Но бывают случаи, как с той же Светланой, когда соединяются все виды: физическое, психологическое, сексуализированное, финансовое. 

Случай Светы при всей своей извращённой кошмарности — квинтэссенция явления. ОНА — покорно терпит, ругая себя («значит, я что-то делаю не так»). ОН — провозглашает себя «богом» (был в практике Центра экземпляр, прямо заявивший жене и ребёнку: я, мол, бог, и решаю, кто тут дышит). Окружающие — косо смотрят и молчат (в Светиной деревне никто не знал и не слышал, что там у них за забором, а учителя в школе?). Родственники — вздыхают и просят «потерпеть и слюбиться» (мама Свету между набегами в полицию тоже просила). Близких друзей в таких ситуациях у женщины, как правило, не остаётся, потому что семейное насилие — всегда социальная изоляция: от тотального контроля за соцсетями и звонками по телефону до физического запрета выходить из дома.

Прошу психолога Центра «Право голоса» Анну Гурину обрисовать характерные черты — пострадавшей стороны и «автора агрессии» (так элегантно правозащитники называют товарищей садистов).

— Общего социального портрета нет, — объясняет Анна. — То, что насилие процветает в асоциальных семьях — стереотип. Масса примеров, когда в приличных с виду парах — и даже богатых — творится такое, что страшно представить. А психологические черты… Кто-то скажет «ведомость» со стороны женщины, робость… Нет. Даже волевая женщина может попасть в кабалу к семейному тирану. Главная движущая сила здесь — страх. За себя и детей. Если вы боитесь о чём-то сказать партнёру — это маркер отношений через насилие. Плюс — жёсткие социальные рамки, в которых культ осуждения: женщина боится выглядеть «стыдно» в глазах окружающих. Что значит — «должна порвать на начальном этапе»? Неправильная формулировка. Женщина никому ничего не должна. Она ВПРАВЕ прекратить разрушающие отношения. Это главное: осознать своё право быть хозяйкой своей судьбы. Одна из моих любимых фраз: «Я у себя одна».

Ангелина Севергина предупреждает мой следующий вопрос: да, если прозвучал первый звонок (стукнул кулаком по столу, отобрал телефон, спрятал деньги, устроил сцену ревности, просто накричал) — 99,9%, что скоро прозвенит следующий. И с каждым разом громче. «Сразу хлопнуть дверью» легко со стороны. 

— Живя в среде, где внушают, что, мол, сама виновата, «бьёт — значит любит», — женщина начинает в это верить, — говорит Ангелина. — Чаще всего женщины решаются обратиться за помощью, когда видят реальную угрозу не для себя лично, а для детей. Но ожидание усугубляет ситуацию. Психологические травмы остаются на всю жизнь. У девочек, выросших в атмосфере семейного насилия, в дальнейшем могут быть сложности в отношениях с мужчинами. А мальчики... У меня был знакомый, который воспитывался в семье, где, отец избивал его и мать. У него сложилась чёткая схема: у меня так не будет. Он женился в 35 лет. И стал изощренным психологическим тираном. Пальцем не трогал, но доводил жену до суицидальных мыслей. Детьми манипулировал. В лучших традициях жанра: социальная изоляция, контроль телефона, финансовая зависимость... При этом был уверен, что у него «безнасильственные отношения».

«Убьёт — приедем опишем труп»

Шесть лет назад «семейные» побои частично вывели из Уголовного в Кодекс об административных правонарушениях (КоАП). С посылами, якобы так проще домашнего тирана наказать хоть как-то, и «неотвратимость» важнее суровости. При том, что 15 июля 2016-го вступили в силу поправки в УК РФ, которые как раз ввели уголовную ответственность конкретно за побои в отношении близких (не только родственников, а и так называемых «сожителей») — до двух лет колонии. Однако 7 февраля 2017-го президент Владимир Путин подписал закон № 8-ФЗ: в народе — о «декриминализации» домашнего насилия. С тех пор, если товарищ тиран избивает подружку, за первый раз ему грозит лишь административная статья 6.1.1: штраф от 5 тысяч до 30 тысяч, либо арест до 15 суток, либо от 60 до 120 часов обязательных (бесплатных, общественно полезных) работ. Если садиста вот так страшно покарают, но он снова побьёт подружку — ему таки может грозить уголовная статья 116.1: в июле 2016-го её дописали в УК РФ для подобных рецидивистов. С наказанием-максимум — шесть месяцев ареста. 

Только принцип неотвратимости порой даёт осечки:

— Административками по побитым мужьями занимается полиция. Фраза «он же вас не убил» не аллегория. 2016 год, Орёл. Местную жительницу Яну Савчук до смерти забивает сожитель Андрей Бочков: минимум 19 ударов ногами в голову — прямо на улице, возле дома. За 40 минут до этого она звонила в полицию. Теперь уже бывший «лучший участковый города» Наталья Башкатова её успокоила, что «если убьют, мы обязательно приедем и опишем труп». Убийца Бочков получил 13 лет строгого режима, экс-полицейский — за халатность — два года колонии-поселения. 2020-й год, Москва. Катю Телькину тоже забивает сожитель — Александр Назаров. 50 ударов в живот минимум. Накануне, после очередного избиения, Катя вызвала полицию, Назарова забрали, но — отпустили. Вернулся обиженный и «наказал». За три года совместной жизни Екатерина трижды писала на него заявление в полицию, но в уголовном деле отказывали. Когда Назаров убивал её, полицию вызвали соседи: ППСники постояли у двери («ломать не имеем права») и уехали. У Кати Телькиной осталась годовалая дочь. Александр Назаров получил 8,5 года строго режима. Участковый Валентин Панов, отпустивший его в день убийства, за халатность — два года условно. И это лишь пара примеров: проблема системная. Следственный комитет включается уже в самых тяжёлых случаях или когда среди пострадавших — дети. К слову, у воронежского отделения Российского детского фонда, куда входит Центр «Право голоса», с региональным Управлением СКР соглашение о взаимодействии.

— Чтобы семейный маньяк пошёл сразу по уголовной статье — хотя бы по 115-й о «лёгком вреде здоровью» — этот вред надо доказать, а для этого нужно заключение судмедэксперта. Далеко не у каждой женщины есть возможность к нему явиться самой. Полиция далеко не всякую направляет. А видимых следов насилия на теле может и не быть: многие садисты бьют умеючи и «чисто». Между тем, говорит Ангелина Севергина, судмедэкспертиза может выявить даже «невидимые» повреждения и старые травмы, в том числе после сексуального насилия.

— Уголовные дела по первым частям 115 и 116.1 УК РФ — основным по семейному насилию — это дела частного обвинения. То есть возбуждают их только по заявлению женщины и прекращают, если она это заявление заберёт или в суде со своим садистом «помирится». А доказывать, что её бьют, женщина должна сама. И тут включаются каскадные реакции: из-за страха и давления многие действительно «мирятся» с мучителями, а учитывая психологическое и физическое состояние — они не в состоянии играть в тайны следствия. Ангелина Севергина подтверждает: «Из женщин, которые обращаются к нам даже со свежими побоями, до полиции и СМЭ не доходит половина. Из тех, кто доходит, половина свои заявления забирает». А вот статистика судебного департамента при Верховном Суде: лишь порядка 40% дел такой категории завершаются обвинительным приговором. 

Вседозволенность от беззакония?

В большинстве цивилизованных стран работают отдельные законы о семейном насилии, с госпрограммами. Причём под насилием понимают не только битьё — любой бытовой террор. В России законопроект «О профилактике семейно-бытового насилия» был. В ноябре 2019-го Совет Федерации вынес его на всеобщее обсуждение. Разработчики не указаны, но рабочую группу формировала зампредседателя СФ, выходец из Воронежа Галина Карелова. В проекте есть возможность «защитных» и «судебных» предписаний — вроде «охранных ордеров» в Европе и США — когда семейному маньяку могут на 30 суток (полиция) или даже на год (суд) запретить любые контакты со своей жертвой. Обязанность врачей сообщать в МВД об обращениях женщин, по которым есть основания полагать, что они пострадали от домашнего насилия. Обязанность МВД реагировать на любые сигналы о семейных тиранах – от тех же соседей. 

Поднялся кипеж: противники кричали о «посягательстве на семейные ценности и вторжении в семью». Указывали, что много отсылов на существующие законы, и значит стране их для семейного счастья вполне хватит. Однако даже сторонники называли проект невнятным, и это так: конкретики мало, само определение семейно-бытового насилия — как «не содержащего признаки административного правонарушения или уголовного деяния» — вызывает вопросы. Идея сдулась. Но, полагаю, основная причина, почему документ забуксовал: неготовность системы в целом. Чтобы такой механизм работал, нужны отлаженные и обеспеченные ресурсами подсистемы — МВД, соцзащиты, медицины, чиновничьей братии. Зрелость общественного сознания, чтобы закон не превратился в кочергу для сведения счётов. 

Другой законопроект на эту тему в сентябре 2016-го в Госдуму вносили экс-депутат от «Единой России» Салия Мурзабаева и бывший член Совфеда Антон Беляков. В нём было чёткое определение семейного насилия с разбивкой на виды (те же, которые называла Ангелина Севергина), прописана необходимость федеральных целевых программ в этой сфере и госучреждений по оказанию помощи. Через два месяца проект вернули разработчикам. Потому, что требовал бюджетных трат, а на это по Конституции нужно заключение Правительства. 

... Я сейчас не о том, что «там у них» правовой и социальный рай, а у нас всё плохо. Я о том, что у нас реальная проблема, которую, вероятно, надо решать. Из-за того, что нет самого термина «домашнее насилие», нет юридического деления на «физическое», «психологическое» и прочее, элементарно нет наглядной статистики. Весной и летом пандемийного 2020-го громко спорили общественники, работающие с плодами творчества «авторов агрессии», и МВД. Первые били тревогу — у нас всплеск обращений от женщин. Полиция умиротворяла — «число преступлений в сфере семейно-бытовых отношений стабильное, с тенденцией к сокращению». Ключевое слово «преступлений»: то есть, уже возбуждённых уголовных дел, в том числе об убийствах.

Об энтузиазме и милосердии

В воронежском центре «Право голоса» говорят: «Мы закон не обсуждаем — мы по нему работаем». Проект некоммерческий: живёт за счёт грантов и пожертвований. И для Воронежа пока уникальный. Руководитель Ангелина Севергина рассказывает:

— Начали с нуля. Практически все наши сотрудники, я в том числе — волонтёры, и работают в свободное от основной работы время на общественных началах. Исключение — девочки, принимающие обращения — они сотрудники Российского детского фонда. И психологи — им мы платим из грантовых денег. Все квалифицированные специалисты, есть даже кризисный психолог МЧС. Ах, да: в прошлом августе выиграли грант, куда включили наших юристов, и из этих денег платим им по 7 тысяч рублей в месяц. Кроме психологической и юридической помощи, занимаемся восстановлением документов, экстренным размещением в приютах, гуманитарку туда возим — мы тесно взаимодействуем с тремя из них. По юридической помощи у нас бесплатно всё, что касается безопасности жизни и здоровья. Если женщине не угрожает опасность, но она хочет продолжать работать по разделу имущества или по определению порядка общения ребёнка, цены более чем вдвое ниже рыночных. Группа психологической поддержки — бесплатно. Индивидуальные консультации — первые две бесплатно, если женщина хочет пройти длительную терапию, то дальше работает с психологом частным порядком. А для тех, кто живёт в приютах — бесплатно всё. Областная нотариальная палата для наших приютов даже сделала бесплатной выезд туда нотариуса, женщины платят только за доверенность. Это важно, потому что часто им небезопасно выходить.

* * *

«Муж рассказывал мне, как ему будет приятно меня убивать»

В ТЕМУ

Кроме истории Светланы, сбежавшей с дочками от благоверного-маньяка, СКР с подачи Центра сейчас разбирается с душегубом из Швейцарии, из лап которого удалось вырвать воронежскую жену с тремя сыновьями — о ней я рассказывала в номере от 11 апреля. Ещё с одним доморощенным де садом работает полиция — проводит проверку на предмет уголовной статьи об истязании. 

И напоследок рассказ Лены*. Полтора года назад она с маленьким сыном ушла от мужа — после 10 лет психологического рабства: 

— Он контролировал каждый мой шаг в буквальном смысле — даже устроил на работу к своему родственнику и купил умные часы, которые позволяли отслеживать моё точное местоположение, вплоть до конкретного отдела в конкретном магазине. Моё мнение не учитывалось ни в чём. За возражения мог толкнуть, ударить, но не избивал. Это был именно моральный террор. Манипулировал тем, что если я не буду его слушать или уйду, он якобы покончит с собой. Я долго не решалась порвать. Но в какой-то момент поняла, что моя психика на грани. Взяла ребёнка и переехала к маме. Когда я ему об этом сказала — тогда он действительно крепко меня ударил: я отлетела под раковину и ударилась головой. 

Это было осенью 2021-го. Лишь к весне 2022-го Лена с помощью юриста Марины Ареян из «Право голоса», написав километры жалоб, добилась, чтобы полиция возбудила дело о побоях по КоАП. Но канителят его до сих пор. А теперь уже бывший продолжает преследовать и кошмарить Лену, её маму и ребёнка, доводя до нервных срывов. Но всё в рамках закона.

* Имена изменены.

КСТАТИ

Иногда можно и помирить

В Центре «Право голоса» кроме юристов и психологов есть медиаторы — нейтральные переговорщики. Среди них юрист Айзанат Магомедова — преподаватель и координатор Центра правовых инноваций и примирительных процедур ВГУ. Кто не в курсе, у нас в стране работает Федеральный закон от 27 июля 2010 № 193-ФЗ «Об альтернативной процедуре урегулирования споров с участием посредника (процедуре медиации)».

— Если в семейном конфликте нет признаков уголовно наказуемого деяния или административного правонарушения — например, супруги часто ссорятся из-за недопонимания по каким-то моментам, — можно попытаться их помирить, — объясняет Айзанат. — Предварительно я общаюсь с каждым отдельно и выясняю точки разногласия. Затем проводится совместная встреча, где моя задача — задавать правильные наводящие вопросы. Принимать чью-то сторону, давать советы медиатор не вправе. Я должна подвести стороны к тому, чтобы они сами нашли общий язык и ключ к решению своей проблемы. Если это достигается, заключается соглашение, которое потом заверяется у нотариуса или в мировом суде. Немало семей таким образом удаётся сохранить.