Вышел сборник «Книга живых» — заключительная часть прозаического цикла «Русский крест», который писатель Александр Лапин создавал с 2007 года. Всего в серии опубликовано восемь книг. Только что вышедшую книгу составили три произведения, непохожие друг на друга. Это политический триллер «Суперхан», действие которого происходит в Казахстане; любовная история «Роман и Дарья», которая разворачивается на юге России; небольшая повесть «Вирусы», главные герои которой — жители Камчатки. «Русский крест» изначально задумывался как всеобъемлющее художественное осмысление последних десятилетий отечественной истории, но в последней части цикла действие происходит в наши дни, хотя, естественно, прошлое, в том числе советское, по-прежнему определяет мировоззрение героев. С Александром ЛАПИНЫМ беседовал Сергей КНЯЗЕВ.

— Александр Алексеевич, роман «Суперхан» вы выстраиваете как детектив, но многие тайны гибели друга главного героя, который и ведёт расследование, так и остаются нераскрытыми. Почему?

— Элементы детектива и триллера здесь не самоцель. Я ставил себе задачей показать жизнь государства — нашего ближайшего соседа, одновременно похожего и непохожего на нас. В романе есть и интеллигенция, и политические деятели, и казаки, и быт так называемых простых людей. А собственно детективная составляющая, если реализовывать её в полной мере, могла бы нас увести от этой задачи. Кроме того, как вы знаете, раскрытые политические убийства в последние десятилетия скорее исключение, чем правило. Если в жизни так, то почему же в литературе должно быть по-другому? Да и роман этот не о преступлении, а о ходе истории. Казахстан, в котором я прожил 22 года и с которым по-прежнему не теряю связи, и Россия очень похожи. В том числе своей многонациональностью и «моделью демократизации». В романе я сравниваю наши страны, и это сравнение, полагаю, многое позволяет понять в том, что происходит и будет происходить в России.

— Притча «Вирусы», посвящённая пандемии на Камчатке, начинается с камчатской древней легенды. В чём смысл этого приёма?

— В одной из предыдущих моих вещей из цикла «Русский крест», где действие происходит на Камчатке, также цитируются местные фольклорные истории: в этом есть некая преемственность. Из поездок на Камчатку я привёз несколько книг с описаниями местных обрядов, обычаев, легенд. Это очень интересно и колоритно, и мне показалось уместным эти детали использовать в книге. Кроме того, мне очень хотелось, чтобы «Вирусы» отличались от двух других произведений, вошедших в «Книгу живых», и фольклорный зачин здесь оказался к месту. Открывающая повесть легенда о двух братьях, которые полюбили одну красавицу, показалась мне подходящей по содержанию и интонации той истории, которую я излагаю, это своеобразный камертон дальнейшего повествования. А легенда, завершающая притчу, сочинена мною — так же, как камчадалы сочиняют свои истории.

— Во всех своих произведениях вы тщательно прописываете фон, детали, подробности. Вы это делаете намеренно или так происходит само собой?

— Конечно, не само собой. Я много лет работал журналистом и привык вникать в то, о чём пишу. Кроме того, я делаю так называемое заземление. Чтобы книга была достоверной и понятной, я всякий раз — пишу ли о Крыме, Краснодаре, Камчатке или Казахстане — еду на место действия и там фиксирую детали, которые позволяют читателям поверить в достоверность того, о чём пишу. В повести «Вирусы» много внимания уделено устройству собачьего экипажа. Для этого я специально ездил в собачий питомник, познакомился со знаменитым российским гонщиком, который давно выступает в гонках на собачьих упряжках. Он меня подробно проконсультировал: чем собак кормят, сколько они в день пробегают. Я даже собак в книге назвал их реальными именами. Например, одного пса и вправду звали Ван Гог. Ошибёшься в самой незначительной детали — сразу снизится доверие читателя. Прежде чем что-то написать, я подробно изучаю материал. В книге есть герои, которые остались под своими фамилиями.

— Музей истории казачества в повести «Роман и Дарья», где зафиксированы многие потрясающие факты истории казаков, тоже реально существует?

— Конечно, он находится в станице Еланской. И те истории, которые изложены в книге, подлинные. Консультировали меня и священнослужители.

— Есть ли прототип у иеромонаха Анатолия, глазами которого мы смотрим на происходящее в повести «Роман и Дарья»?

— В самом начале цикла «Русский крест» этот герой проходит точно такой же путь, какой прошёл мой покойный друг, которого тоже звали Анатолий. Он также поступал в московский технический вуз, но дальше герой стал жить собственной жизнью. В «Романе и Дарье» это уже абсолютно вымышленный персонаж, хотя, конечно, его судьба типична для многих военных, которые стали священнослужителями, поскольку устройство армии и церкви во многом совпадает и люди, много лет носившие погоны, чувствуют себя в церкви в своей среде.

— У отца Анатолия должен родиться сын. Как ваши знакомые священники отнеслись к такому сюжетному ходу?

— Пока своего мнения они не высказали, книга только вышла. Возможно, это их смутит, но у меня своя точка зрения на жизнь и статус современного монашества. В Русской православной церкви монахи — более высокая ступень в церковной иерархии, нежели белое духовенство. Но мне кажется, что священнослужители, которые живут в миру, находятся в более сложном положении, чем монахи. Те, кто не принял постриг, должны управлять приходом, содержать семью, справляться со страстями, чужими и своими, каждый день решать какие-то бытовые вопросы, вступать в коммуникацию с огромным количеством людей. Это пахари. А в монахи порой идут те, кто хотел бы избежать ответственности, нелёгкого выбора, который приходится делать в миру каждый день. Монастырь — это рай на земле, где за тебя всё решено и где ты можешь в тишине спасать собственную душу. А сегодня в нынешнем мире нельзя быть занятым спасением только собственной души. Монах сегодня должен выйти в мир и помогать ему. Не хочу никого задеть, это моя точка зрения, которую я никому не навязываю. А что касается земной любви монаха и преданной ему женщины, которая родила ребёнка, то подобных историй довольно много. Я хорошо знаю подробности одной из них, но, разумеется, говорить об этом не буду.

— Сюжет, напоминающий «Ромео и Джульетту», о любви молодых людей из враждующих казачьих кланов тоже подлинный?

— Нет, сюжет, как вы заметили, классический. Я долго думал, как можно собрать то, что я узнал об истории казачества, в стройное повествование. И я подумал, что, если  буду просто рассказывать, как я съездил в эту станицу, что узнал в этом музее, это будет обычный очерк, а если уложить эти факты в один из вечных сюжетов, это уже будет история, которая увлечет читателя. Хотя внешне Роман списан с моего племянника. При всей выдуманности сюжетов — подлинность деталей. Я основывался на этом.

— Известны слова многих писателей о том, что герои их своевольничают и ведут себя совсем не так, как планировал автор. Вы сталкивались с подобным, когда писали эту книгу и другие книги вашего цикла «Русский крест»?

— Когда писал, то нет. Но сегодня из читательских откликов я узнаю о героях больше, чем сам в них заложил. Персонажи в восприятии публики предстают порой совсем не такими, как вижу их я. Люди отыскивают в героях черты, которые я и не предполагал. Но мне это очень нравится, это значит, что мои книги теперь живут своей жизнью, и пусть всякий трактует их как захочет.

«Независимая газета», приложение Ex Libris, 01.09.2021